В мае этого года Антон Басенко во второй раз был избран представителем ЕСЛУН в Правление Международной сети людей, употребляющих наркотики, (INPUD). Незадолго до этого он еще раз подтвердил свой статус главы правления Всеукраинского объединения людей с наркозависимостью (ВОЛНА). Мы поговорили с Басенко о проблемах региона и о том, что будет с наркополитикой в самое ближайшее время.
МЕТАДОН КАК ВЫСШАЯ СИЛА
Антон, для понимания, как ты стал лидером во всех этих сетях и организациях, мне не хватает твоей истории. Можешь рассказать, кто ты, откуда, как ты попал в сообщество?
Я родился и живу всю жизнь в Украине, киевлянин, мне 38 лет. Стаж моего наркоупотребления перешагнул уже 20-летний рубеж. У меня была масса неудачных попыток лечения и свое дно, от которого мне помогла оттолкнуться заместительная терапия. Я один из первых пациентов программы в Украине, и до сих пор им остаюсь. Благодаря этому чуду под названием «заместительная поддерживающая терапия», или ЗПТ, я собственно и стал тем активистом, профессионалом и публичным человеком, кем я сегодня являюсь.
Можешь еще рассказать про этот путь из точки А в точку Б - от участника программы ЗПТ до той или тех рабочих позиций, которые ты сегодня занимаешь?
Программа ЗПТ в Украине началась в 2004 году. Это был всего лишь пилотный проект. Мы только начинали перенимать опыт у международного сообщества. И, как это традиционно бывает в наших странах, любые, даже самые хорошие начинания на практике в нашем регионе имеют совсем иной вид. Плюс нужно еще доказывать, что то или иное нововведение имеет право на жизнь.
Собственно, эти два момента в 2005 году повлекли за собой первые общественные слушания в Минздраве, когда в принципе решалась судьба, давать ли зеленый свет ЗПТ в Украине или нет. Но уже не как пилотному проекту, а как полноценным программам с соответствующей нормативной поддержкой. Перед этими слушаниями меня пригласил мой лечащий врач и сказал: «Антон, я вижу, насколько у тебя все поменялось в жизни после прихода в программу. Пошли в Минздрав вместе, и ты там расскажешь про это». Можно сказать, это был мой первый активистский опыт.
После слушаний программу запустили, хотя потом долгое время она была в таком довольно урезанном виде. То есть много лет мы были привязаны к ежедневному походу на сайты заместительной терапии. Их было сначала всего несколько, кажется, только в 6 регионах Украины. Людей там было тоже ограниченное количество. При этом о ЗПТ мало кто знал в сообществе.
И у меня случилась такая ситуация. Вот, знаешь, когда люди попадают в какие-то религиозные секты или приходят в церкви, и там их проблема решается благодаря божьему проявлению или вмешательству высшей силы. После этого они начинают ходить с вестью и говорить всем вокруг: «Ребята, бог есть, приходите в нашу церковь, он вас спасет». Вот со мной произошла примерно такая же история. Даже не примерно, а точно такая же. Я ходил у себя на районе, общался со своими наркозависимыми друзьями и с горящими глазами рассказывал им: «Ребята, слушайте, у нас же есть вот такая программа заместительной терапии. Вы ее только по телевизору видели. А она реально существует и творит чудеса! Приходите на сайт и станьте свидетелями чуда».
Прям как апостол новой веры.
Абсолютно. Надо мной даже подсмеивались. Потому что из-за специфики препарата ЗПТ у меня зрачок тоже же был маленький. И потом за глаза эти ребята говорили, что я просто убитый, под наркотой, и вот хожу, и чешу им какую-то хрень о ЗПТ и рассказываю сказки. А потом, когда они уже реально съездили в больницу на консультацию, то поняли, что это все не шутка - программа есть, и она работает. Вот таким образом мне удалось привести в программу нескольких людей, и я почувствовал тогда свою причастность какому-то важному делу. Это был мой личный активизм, не организованный, а то, что шло от сердца и от души.
Потом начался активизм уже более организованный, и мы стали объединяться в разные инициативные группы и организации. В то время я волонтерил равным консультантом в одной из киевских организаций, которая занималась психосоциальным сопровождением участников ЗПТ. И мы с ребятами-активистами из других регионов Украины при тогдашнем лидерстве Оли Беляевой создали «Ассоциацию участников ЗПТ Украины» (АСТАУ). АСТАУ можно считать первым опытом организованного активизма пациентов ЗПТ в Украине и моего в этом участия. Еще несколько лет мы росли вместе с Ассоциацией. Это та когорта людей, которая была выявлена, объединена и выросла со всевозможными тренингами, адвокационными действиями и так далее. Все эти люди сейчас на виду, и многое делают для нашего сообщества.
Через какое-то время я подался на одну из вакансий Альянса общественного здоровья, тогда он назывался Международный альянс по ВИЧ/СПИДу в Украине. И, пройдя три раунда собеседования, в начале 2013 года я стал старшим программным специалистом по развитию национальных проектов снижения вреда в Украине. Это уже была работа в профессиональной организации, миссия которой – поддержка сообществ и влияние на эпидемии. Тогда мой практический опыт как человека из сообщества с багажом определенных знаний и активизма стал точкой входа на более высокий уровень, потому что Альянс является международной организацией.
На сегодняшний день я продолжаю работать в Альянсе и являюсь менеджером международной программы PITCH – Партнерство ради вдохновения, трансформации и объединения ответа на ВИЧ. Это международная программа, которая идет в 9 странах. Украина – одна из них.
Как говорил Джеймс Бонд, «Смешать, но не взбалтывать». У тебя же еще есть масса других активностей, которые не связаны, условно, с трудовой книжкой и работой в профессиональной организации?
Как человек из сообщества, я не чувствую границ для своего развития. И пока я жив, пытаюсь реализовываться в разных направлениях. Я нашел себя в ЕСЛУН, и в какой-то момент подал свою кандидатуру в правление Международной сети людей, употребляющих наркотики (INPUD). Там я представляю наш регион и нашу региональную сеть.
Кроме того, на фоне стремительного развития национальных сетей в регионе ВЕЦА у нас в прошлом году, 30 августа была официально зарегистрирована Благотворительная организация «Всеукраинское объединение людей с наркозависимостью» (ВОЛНА).
И ты ее возглавляешь?
Да, я являюсь главой правления. У нас на днях были повторные выборы, и мой статус был еще раз подтвержден. То есть сообщество в Украине доверяет мне эту лидерскую роль, и я пытаюсь делать все, чтобы ей соответствовать.
Все-таки, как ты думаешь, активистами рождаются, то есть у человека должно быть что-то внутри, и это в какой-то момент выстреливает, как у тебя, например, или активистов можно растить, обучать? То есть это дар или доступно всем?
Я думаю, есть две составляющие активизма. Первая - связана с чертами характера конкретного человека и его чисто человеческим личным потенциалом и стремлением отстаивать активно не только свою позицию, но и выходить за эти рамки. Вторая – наличие определенной системы внутри сообщества, в которой можно растить активистов.
То есть сначала это должно быть все же сочетание неких личных качеств и некой проблемы, не будем скрывать, с которой тебе приходится столкнуться, и которую приходится проживать. И на этом фоне, когда ты понимаешь, что хочешь с этим что-то сделать, не только помочь себе, но и помочь более широкому кругу людей, вот здесь уже нужно подключать всевозможные технологии обучения, школы адвокации и так далее, на которых выросли самые известные активисты как в Украине, так и в нашем регионе в целом.
Я НЕ СТАЛ ВЫБИРАТЬ ЖИЗНЬ, Я ВЫБРАЛ КОЕ-ЧТО ДРУГОЕ
А откуда ты английский так хорошо знаешь?
Ну, тут мне повезло со школой. Она была с так называемым углубленным изучением английского языка. Хотя, в принципе, таких школ много в Киеве, и далеко не все выходят оттуда с таким уровнем. Но в моем случае у меня была действительно классная учительница. Плюс методики, которые она использовала.
После школы английский я, можно сказать, еще подшлифовал благодаря одному жизненному обстоятельству - а именно сожительству с одной американской девочкой. Мы с ней вместе были четыре года. Она не разговаривала ни на русском, ни на украинском, хотя по матери была наполовину украинка.
Но родилась она в Америке?
Да, родилась в Америке, папа у нее стопроцентный американец. А пересеклись мы здесь, в Киеве в одном из ночных клубов. Причем получилось так – в клуб пришла компания иностранцев, и я помог им намутить МДМА. Собственно, в процессе этого мы познакомились и начали встречаться. И вот вместе с ней залезли в глухой героиновый торч.
Она работала здесь?
Она еще училась. У них, в отличии от нас, там учатся до 18 лет, а не до 16, как у нас. То есть она там еще училась, а потом дистанционно поступила в какой-то из ВУЗов в Америке. Здесь работал ее отец. Он был дипломат, сотрудник посольства США в Украине. Через три года он перевелся в Москву, уже сотрудником посольства США в России. И еще год у меня был период постоянных наездов и проживания в Москве как раз на территории посольства.
Но это все 90-е?
Да, это 90-е. Те самые.
Может, мы с тобой и виделись тогда. Если ты ходил тогда в какие-то клубы в Москве.
Конечно. ПТЮЧ, Пропаганда. Все было.
И как история с девочкой закончилась?
В какой-то момент ее родители поставили перед ней вопрос ребром – или она здесь остается или возвращается в Америку... Она вернулась к себе, прекратила употреблять. Сейчас у нее есть муж, двое детей. Совсем другая жизнь. А я после ее отъезда наоборот ушел в глубокое затяжное пике употребления.
Смотри, если немного отмотать назад, когда ты учился в школе, у тебя было понимание, чем ты будешь заниматься в жизни?
Начнем с того, что ростки моего активизма, о котором я уже говорил, по поводу личных качеств, они очень четко проявились уже в школе. Я всегда занимал лидерские позиции в своих компаниях. И это также оставалось и при первых пробах различных веществ. То есть я всегда был такой пионер – если план курить, значит я первый. И потом уже несу этот опыт в массы. Если тарен кушаем, то это тоже...
Тарен, это да. Сильно. Тут действительно лидером нужно быть.
Ну, разные вещества были. А ситуация не менялась. Я всегда принимал этот первый удар на себя. А потом я становился распространителем этого опыта для остальных ребят в компании. А по поводу призвания. Ну у меня был такой период, когда мечешься. Я хотел в театральный поступать... Но знаешь. Всегда наступает момент разговора с родителями, у которых есть свое видение. Так сложилось, что у меня отец отдал всю жизнь Министерству внутренних дел, и он очень хотел, чтобы я пошел по его стопам. Поэтому после школы я собирался поступать в Академию внутренних дел, и в этом смысле моя жизнь могла сложиться совершенно по-другому.
На другой стороне улицы.
Да, абсолютно на другой стороне улицы. И вот я метался между родительским словом и каким-то своим желанием. В итоге решили, что я начну готовиться в эту академию, а там посмотрим. Но, как в кино, потом находится какое-то одно обстоятельство, которое в корне меняет всю твою последующую жизнь.
Тааак.
Перед зачислением я проходил военно-врачебную комиссию, и мне оставался всего один пункт в обходном листе – забрать рентген-снимок легких. Там даже просто штамп нужно было поставить у рентгенолога, что все хорошо. Простая формальность. Все документы были готовы, было принципиальное решение ректора, я уже одной ногой был в Академии. И вот я забегаю забрать этот снимок. А врач говорит – не торопитесь, присядьте.
Показывает этот снимок. Прикладывает его, знаешь, к такой лампе специальной. И я вижу там белое пятно. Врач говорит мне: «Я всего лишь рентгенолог, и я не могу ставить точных диагнозов, но очевидно, что это какое-то новообразование. Некая опухоль. Дальше вы уже консультируйтесь с другими врачами, что с ней делать. Но, скорее всего, вам придется с поступлением повременить».
Позже обнаружилось, что это все же доброкачественная опухоль, а не рак. Но опухоль такого рода, которая требовала моментального удаления. Я лег на операционный стол в 16 лет и после этого должен был пройти определенный период реабилитации. Но поскольку в академии первые два года ты живешь на казарменном положении, а это серьезные физические нагрузки, то в этот год я не мог уже поступать. А год не хотелось терять. То есть мне было по барабану. Я бы и год еще гулял, но родители были против.
Они стали судорожно искать, куда меня перенаправить, но прием уже везде был закрыт. Неожиданно как раз в это время на экономическом факультете нашего университета Шевченко впервые открылся набор на специальность международная экономика. Там искали талантливых студентов с иностранным языком. Туда я поступил.
Все хорошо, но одна деталь – этот факультет находился на пересечении улиц Васильковской и Ломоносова. Место известное всем киевским потребителям наркотиков в 90-е. Потому что сразу за ним находится студенческий городок, где проживали студенты из африканских стран, которые массово тогда завозили героин. То есть собственно улица Ломоносова – это был такой огромный в Киеве толчок по продаже наркотиков. Мне даже не нужно было туда специально ездить. Я выходил из аудитории своего факультета, переходил через переход в соседний факультет, где учились африканцы, и, не выходя из помещения, покупал огромный чек хорошего героина за 5 долларов.
У нас в Москве такая же была история рядом с Университетом Патриса Лумумбы.
Да, знаю, конечно, и это место...
Я часто думаю про жизнь и про то, что с нами происходит. И понимаю, что все не случайно. Во всем есть какая-то своя закономерность и свой смысл, который может быть не понятен, когда это происходит. Но спустя какое-то время все встает на свои места. И приходит принятие всей жизни.
Абсолютно. Я убедился в этом на сто процентов.
Я ВОЛНА, НОВАЯ ВОЛНА, ПОДО МНОЮ БУДЕТ ВСЯ СТРАНА
Хотел тебя еще про ВОЛНУ спросить. У вас в стране большое сообщество, вы зарегистрировались, и для меня это одна история. Потому что, например, у нас в России есть Форум ЛУН, который также представляет сообщество страны. И это неофициальное образование. У нас есть своя рассылка, свои активности, мы все на связи. Но позиция Форума ЛУН – как раз не регистрироваться. Потому что есть опасения, что как только Форум зарегистрируется, сразу появится структура, начнутся гранты и все в таком духе. И этой убьет сообщество, что было уже не раз в подобных случаях. То есть это две такие модели существования - либо сохранять неформальный статус, либо идти по пути формализации. Можешь рассказать, почему вы решили зарегистрироваться? Плюсы, минусы. Что вы, возможно, потеряли как сообщество в связи с этим, что приобрели?
Давай по порядку. ВОЛНЕ удалось объединить существовавшие, но разрозненные до того самоорганизации и местные организации ЛУН, инициативные группы, представителей того же АСТАУ, отдельных активистов со всей Украины. То есть, сегодня это такое объединение, которое свело под один флаг людей разных форматов и даже философий. Тех же анонимных наркоманов и драг фри, то есть людей, которые находятся в ремиссии сколько-то там дней или лет. Пациентов заместительной терапии, потому что это совсем другая философия. Потребителей самых разных веществ, которые тоже между собой как бы не дружат. Мы вот всех собрали ради единой цели - декриминализации.
Что ты имеешь в виду? У понятия декриминализация существует так много толкований, что всегда нужно уточнять.
Под декриминализацией мы понимаем адекватное отношение к представителям сообщества. Потому что от этого страдают все. Если даже сегодня ты не употребляешь, ты все равно попадаешь под эти стигму и дискриминацию в обществе. Например, тебя не берут на работу из-за судимости, могут поймать и напрячь менты и все в таком духе. Поэтому ВОЛНА сегодня – это широкое объединение активистов всей страны. Идею о регистрации мы вынашивали полгода.
И у этого было несколько причин. Во-первых, ключевой для объединения стала идея выдвинуть своего кандидата в Национальный совет по вопросам противодействия туберкулезу и ВИЧ-инфекции/СПИДу. Это наш страновой координационный механизм, уровень кабинета министров, на котором можно решать важные для сообщества вопросы. И наше объединение в том числе произошло из-за необходимости выборов своего единого кандидата в эту структуру.
Во-вторых, момент уже юридической регистрации был больше связан с заявкой в Глобальный фонд, которую Украина подавала на 18-20 годы. Мы эту заявку писали, не спали ночами. И понимали, что если Глобальный фонд нам эти деньги даст, то они растекутся по каким-то, знаешь, организациям большого уровня или по организациям, которые являются по сути сервисными, а не самоорганизациями сообществ. А мы в итоге опять получим какие-то крохи, или нам будут все эти годы опять кость под лавку кидать – ребята, давайте мы вам один тренинг сделаем и на этом закончим.
В связи с этими процессами мы поняли, что со своей адвокацией заехали так далеко, что не просто зашли в координационный механизм страны, но и выбили потенциальные ресурсы для всего нашего сообщества. Но для всего этого должна быть определенная структура. Это и стало переломным моментом, который мы обсуждали с лидерами сообщества в Киеве. В итоге мы решили – да, ок, давайте рискнем, давайте регистрировать организацию. И после этого будем подаваться на конкурс и попробуем получить эти ресурсы Глобального фонда.
Прошел год. Есть то, что вы потеряли в связи с регистрацией?
Ты знаешь, все наши опасения, связанные с потерями там какого-то духа активизма или еще чего-то, абсолютно не оправдались. На этом этапе я наоборот выдохнул, потому что нам удалось подкрепить свой активизм определенными ресурсами. И, конечно, важно, что мы заранее продумали, кому, как и за что платить и как расходовать эти деньги. Чтобы это не превратилось просто в поток денежных знаков, которые будут сорить людей, либо не понятно на что использоваться. То есть в целом процесс формальной регистрации нас подпитал и поднял в плане мобилизации сообщества и активизма на местах и в целом по стране.
Смотри, не могу не спросить. Вы используете аббревиатуру – люди, живущие с наркозависимостью, или ЛЖН. А чем вас не устраивали люди, употребляющие наркотики, или ЛУН? ЛЖН - это какой-то прям диагноз, нет?
Эта дискуссия велась много лет среди активистов Украины по поводу словосочетания ЛУН и ЛЖН. По нашему мнению, ЛУН, хоть это является расхожим международным термином и используется в названии разных сетей в мире – это о том, что сегодня человек употребляет, а завтра - нет. Мы же приводили пример людей, живущих с ВИЧ. Это люди, которые живут с некой проблемой всю жизнь.
Люди, которые периодически курят план, и для них это никакая не проблема, они не доходят и не присоединяются к нам. Их это не волнует, и им это все не нужно. А люди, которым уже выставлен диагноз, либо то, с чем они живут много лет, создает им проблему – это и есть сообщество потребителей наркотиков. Именно вот с этой позиции большинством было принято решение, что мы в украинской плоскости будем использовать эту аббревиатуру – люди, живущие с наркозависимостью. Но мы схитрили, пошли по такому компромиссному пути. И в английском варианте название организации звучит, как Ukrainian network of people who use drugs.
В Украине – ЛЖН, а для международных доноров - ЛУН, чтобы они не ломали голову. И плюс в переводе на английский Люди, живущие с наркозависимостью, может носить, в том числе, и стигматизирующий оттенок. То есть, drug addict (ЛЖН) - это более такое негативное имеет значение, чем drug dependent (ЛУН).
Но это же не для того, чтобы просто была красивая аббревиатура ВОЛНА?
История красивая, но нет. Она несет в первую очередь именно смысловую нагрузку.
Получается, что люди, живущие с наркозависимостью - это такой фейс-контроль, высокий порог для входа. То есть прежде чем ты начнешь ассоциировать себя с ВОЛНОЙ, ты должен ответить на вопрос, есть ли у тебя наркозависимость?
Есть ли у тебя наркозависимость, и стало ли для тебя употребление наркотиков проблемой, с которой ты живешь. Вот так будет точнее. Но я не думаю, что это уж так сильно поднимает порог. Это, скорее, про то, что в этот движ пропускают только реальных бойцов и неслучайных людей.
ПРИСТРЕЛИВАЮТ НА УЛИЦАХ, КАК СОБАК
Давай про INPUD поговорим. Можешь в двух словах рассказать, что это за организация, зачем она нужна, и зачем она нужна нашему региону? Потому что у меня ощущение, что про INPUD мало кто знает, а кто знает, тот мало понимает.
Международная сеть людей, употребляющих наркотики, родилась в 96 году с подписания так называемой ванкуверской декларации. Она тогда и объединила международный движ наркопотребителей для достижения определенных целей. Это снижение стигмы и дискриминации, декриминализация, адекватные наркополитики в странах, доступ ко всем правам, сервисам, лечению, поддержка самоорганизаций и инициативных групп ЛУН и т.д.
На тот момент лидерами INPUD выступали лидеры Глобального Севера, или Global North. Какое-то время сеть продолжала накапливать индивидуальных членов из разных стран. Но эта модель индивидуального членства показала определенные пробелы. В силу того, что рабочим языком там был английский, какая-то часть мира оставалась за бортом в этом смысле. И три года назад было принято решение поменять в нем членство индивидуальное на членство исключительно региональных сетей, чтобы INPUD был действительно интернешнл и представлял все наркосообщества мира.
Поэтому сегодня, когда члены ЕСЛУН задают вопрос – а как я могу стать членом INPUD, ответ такой – ты уже член INPUD. Ты уже член международной сети, потому что ты член ЕСЛУН. А ЕСЛУН – это часть INPUD. То есть в этом контексте любой потребитель наркотиков, который завязан на свою страновую сеть, которая входит в региональную, автоматически становится его частью. В связи с этим правление INPUD состоит из 9 людей, представляющих 8 региональных сетей, плюс – одна представительница из Международной сети женщин, употребляющих наркотики (INWUD).
Ты там представляешь ЕСЛУН?
Да, я член правления INPUD от ЕСЛУН. До последних перевыборов моим альтернатом там была Даша Могучева. В этом году я предложил, чтобы альтернатом стала Таня Кочеткова, программный директор ЕСЛУН. Система альтернатов хорошо себя зарекомендовала, есть сразу два человека от нашего региона, которые вовлечены в рабочий процесс.
Можешь вообще рассказать, как это все работает, какие вопросы вы там решаете?
Как любое правление, это орган, который отвечает за стратегические вопросы. Это определение стратегических вопросов работы самой организации, мониторинг и контроль исполнительных структур INPUD. Также мы можем являться фандрайзерами. Причем двусторонними, как для INPUD, так и для своих региональных сетей. Также перед нами отчитывается директор INPUD как в финансовом, так и в программном смысле. Мы даем оценку его работе и рекомендации.
Есть какая-то глобальная цель у инпуда?
Их три. Либеральные адекватные наркополитики, права наркопотребителей и снижение стигмы и дискриминации. И четыре стратегических направления деятельности ради вот этих трех высоких целей: адвокация, глобальные кампании, региональные и страновые сети, партнерство и мобилизация.
А какая твоя роль в этом всем? Вот вы обсуждаете эти цели и направления, а как потом эта информация попадает в регион?
Например, накануне стратегического планирования я собирал информацию у членов сети и писал в рассылку ЕСЛУН, что из нашей региональной стратегии важно отстоять в стратегии международной. Потом, когда мы этот стратегический план INPUD разработали, то я уже информировал, из чего он состоит, и куда дальше мы плывем. То есть моя ключевая функция – это конечно же коммуникация. В ту и в другую сторону. Я - то ключевое лицо, через которое каждый еслуновец может и должен адресовать какие-то вещи туда, наверх, на глобальный уровень международной сети. И, соответственно - в обратную сторону, если у INPUD есть какие-то решения, тренды, инициативы. О них я должен информировать сообщество региона.
Получается, ты такой смотрящий за наркополитикой в нашем регионе?
Понимаешь, смотрящих много, с разных сторон. Есть много мощных организаций, которые декларируют, ну и фактически работают для изменения наркополитики здесь. Поэтому, скажем так, мы все смотрящие от сообщества. Не я один.
Я хочу сказать, что таких организаций, построенных именно базе сообщества, больше нет. Это только INPUD сегодня.
Абсолютно точно. Это единственная Международная сеть людей, употребляющих наркотики.
Там же все регионы мира представлены. И ты со всеми там общаешься. Можешь рассказать о том, насколько ситуация в нашем регионе в плане наркополитики хуже или лучше, чем в других регионах мира? Такой сравнительный анализ.
Наверное, хуже, чем у нас, это только Юго-Восточная Азия, где людей попросту убивают за употребление и хранение наркотиков. Причем расстреливают как официально, по приговорам суда, так и просто потому, что дана некая санкция сверху, например, на Филиппинах. Людей пристреливают на улицах, как собак. И это покрывается и одобряется властями.
Да, у нас в регионе не расстреливают на улицах, но ситуация где-то близко к тому.
Да, тюремные сроки за употребление и хранение небольших количеств или отсутствие доступа к адекватному лечению – это по большому счету та же смерть, тот же расстрел, только отсроченный в каком-то смысле.
Остальные регионы?
Остальные регионы, ну что. Африканцы - для них характерен низкий уровень развития самого сообщества и вообще сервисов, связанных с потреблением наркотиков. То есть снижение вреда у них относительно недавно стало развиваться. Это их специфика. Если мы здесь в Украине или в регионе говорим о каких-то значимых цифрах людей на заместительной терапии, тысячах в каких-то странах, то у них некоторые страны даже начать еще не могут. Купили препарат ЗПТ, а он до сих пор лежит у них на складе. Или набрали 50 человек, и все, не знают, что дальше делать, хотя у них там толпы желающих.
Латиноамериканский регион в меньшей степени связан с опиоидной наркосценой, и в большей степени - с другими наркотиками. Там целый ряд стран, которые являются производителями кокаина, как Колумбия, или метамфетамина, как Мексика, например. Это все накладывает свою специфику - и на то, как там выглядит сообщество, и на то, с чем они пытаются работать.
Северная Америка. Там другие проблемы. Это вроде бы страны высокого уровня достатка. Считается, что правительства в плане сервиса и лечения обеспечило все нужды. Именно поэтому самоорганизации сообщества не имеют там никакой финансовой поддержки. Типа, что вам там адвокатировать и зачем вас поддерживать, если мы и так вам все дали. То есть, тоже вот такой перекос.
Тихоокеанский региона самый продвинутый. Если мы говорим про Австралию – это страна-лидер в отношении работы с наркозависимыми. Особенно по части гепатита С. На Австралию равняется весь мир в каком-то смысле.
ХЛЕБНУЛ БЮРОКРАТИИ И ПОДКОВЕРНОЙ ПОЛИТИКИ
Возвращаясь обратно. Можешь представить свой взгляд на то, в каком состоянии сегодня находится наркополитика в регионе? Твоя оценка состояния больного. И какие у него собственно перспективы на выздоровление?
Моя оценка - нас продолжает шатать. Просто кидать из стороны в сторону. Даже если анализировать динамику, все равно сказать абсолютно четко, что в целом в регионе происходит улучшение или мы падаем опять на какое-то дно, я не могу. Если смотреть по отдельным странам или по отдельным кейсам, то в некоторых традиционно считавшихся более продвинутых странах, там, например, в Балтийском регионе, происходит некий откат назад в каких-то подходах. Хотя у них начало за какие-то услуги платить государство, да, но оно же поставило людей в жесткие рамки.
Россия и страны, которые находятся в ореоле ее влияния – там мы видим какое-то абсолютное ретроградство. То время, когда Россия была первенцем по программам снижения вреда, давно в забытом прошлом. При этом начинается та же риторика, что нужно закрутить гайки, и нечего тут расхолаживать и либерализовать наркополитику.
Как долго нас будет шатать – это, наверное, зависит от двух вещей. С одной стороны, от того, насколько наше сообщество или даже гражданское общество, как более широкое понятие, готово стоять и биться за изменения. С другой стороны, важно, какие политические силы стоят у руля в странах региона. Но это тоже наша ответственность как граждан каждой страны, когда мы на выборах голосуем за того или иного человека, который потом определяет отношение государства к наркополитике и сообществу.
Не совсем соглашусь. Да, в нашем регионе, конечно, есть страны более, так скажем, цивилизованные, где решение таких вопросов зависит от позиции сообщества. Как ты и говоришь. Но по большей части в странах ВЕЦА все зависит от политической ситуации, потому что гражданское общество либо полностью уничтожено, как в России или Беларуси, либо у него нет никаких прав.
Скорее, так. Но, тем не менее, всегда есть силы, которые могут иметь определенные рычаги влияния на людей, принимающих решения. И сообществу нужно с ними сотрудничать. Это видно по грантовой политике. Потому что до недавнего времени абсолютное большинство денег предоставлялось на сервисы. Сейчас же наконец-то увеличились гранты на адвокацию, мобилизацию, усиление влияния.
Доноры поняли, что деньги являются тоже хорошим рычагом политического влияния. То есть у нас в целом регион сейчас получил меньше денег, если сравнивать с прошлыми годами, если мы берем, например, программы Глобального Фонда. Но если смотреть на процент из этих денег, отведенных на адвокацию и развитие сообществ, то он будет намного больше.
Какие у нас есть партнеры на глобальном уровне? И как ты, кстати, относишься к ООН в этом смысле?
К ООН я как раз отношусь очень скептически. Я прочувствовал очень хорошо работу с этими структурами, когда мы готовили встречу высокого уровня в 2016 году в Нью-Йорке на Генеральной ассамблее ООН. Я был частью команды рабочей группы заинтересованных сторон. И мы очень плотно работали с ЮЭНЕЙДС и другими ооновскими агентствами, имеющими отношение к проблеме ВИЧ. Тогда я этой ооновской бюрократии и подковерной политики хлебнул сполна. То есть для меня там каких-то иллюзий в этом смысле нет. Агентства ООН могут издавать очень красивые классные публикации с действительно крутой информацией, но что дальше... И на этом вся их работа и влияние заканчиваются.
А из союзников, на кого бы я действительно рекомендовал обратить внимание – это организации, который поддерживают нас в вопросах реформы наркополитики и могут быть для нас агентами изменений. Прежде всего, это Глобальная комиссия по наркополитике, Фонд «Открытое общество», британский Международный Альянс по ВИЧ/СПИД и Международная Организация Снижения Вреда (HRI), Фонд Роберта Карра, ну и наверное голландский AIDSFONDS (ЭЙДСФОНДС).
ПОД СОЛЯМИ
Антон, ты знаешь, какие наркотики в Украине больше всего сейчас употребляют?
Конечно, знаю. У нас традиционно популярной остается группа опиоидов. Где-то для 70 процентов людей - это наркотик основного выбора. Но по веществам наркосцена меняется очень быстро. Героина нет вообще, даже традиционной ширки становится мало, зато появляется кустарный кристаллический метадон. И так называемая маковая семечка. То есть синтетика рулит.
А мефедрон, или «соли»?
Тоже самое мы наблюдаем и со стимуляторами. Если экстази, кокаин или хороший амфетамин – это все-таки удел больших городов и достаточно обеспеченных людей, то среди молодежи в малых городах пошла волна мефедрона, пировалерона, «солей» и так далее.
Через даркнет?
Возможно, у кого-то и остались старые связи с какими-то непотопляемыми дилерами, и то - не из рук в руки. В основном же это даркнет, да, закладки.
То есть, ВОЛНА в курсе. Я к чему это все. Вот я смотрю на фото представителей российского Форума ЛУН, ВОЛНЫ, других региональных сетей. По большому счету, это люди, которые начали торчать в 90-е, и сейчас им всем под 40. Или глубоко за 30.
Я понял, о чем ты говоришь.
Именно. Мне кажется, что и волна ВИЧ в последнее время как раз потому пошла, что в какой-то момент произошел разрыв – между старым поколением потребителей с наркозависимостью и новым, которое употребляет новые психоактивные вещества из даркнета. Во-первых, сейчас нет связи между ними, и им негде пересекаться. Во-вторых, нет доверия, и как раз в силу, что наше сообщество - это боль и наркозависимость. В-третьих, до них не доходят бабушкины методы профилактики и снижении вреда. В итоге, молодые потребители сегодня находятся в точке нуля по информации и по профилактике. Мы живем с ними в параллельных мирах.
Я тут вынужден похвастаться кое-каким украинским опытом как раз. То, что ты говоришь – это абсолютная правда в плане тенденций, которую мы просекли или предположили, как гипотезу. И в связи с этим какое-то время назад украинский Альянс привлек финансирование сначала Фонда Элтона Джона, а теперь и французского правительства именно на специфический проект для молодых потребителей. В нескольких городах Украины мы сделали сервисный проект, который помог бы нам их выявлять и привлекать. Плюс, мы открыли молодежные клубы, куда они могут приходить и резаться в плей-стейшен и что-то в этом духе. Какой-то там у них свой движ, футбол настольный.
И все это появилось в таких районах, где традиционно большое количество молодых потребителей. Причем не только по возрасту, но и по стажу потребления, до 3 лет.
И что получилось, с чем вы столкнулись?
Смотри, ну они же в большинстве своем употребляют не инъекционные наркотики. А, следовательно, там путь передачи ВИЧ и поведенческие установки совершенно другие, чем в той старой гвардии, с которыми мы привыкли работать в привычных классических проектах снижения вреда. Поэтому для них и были подобраны специфические подходы и интервенции. Сейчас выявлены и мобилизованы лидеры среди этих ребят, которые сами уже работают с этой тусовкой.
Что касается ВОЛНЫ, сейчас на полном серьезе мы думаем о создании молодежного крыла в нашей организации. Молодежной сети или объединения, еще не знаю. Не обязательно юридически зарегистрированной. Важно, чтобы у них был свой движ. Но при этом, если они хотят там через нас адресовать дядям, например, в кабинет министров или там полиции какой-то свой мессадж, то они могут использовать наш ресурс. У нас в ноябре будет второй форум ЛУН, и там мы собираемся как раз с этими молодыми активистами встречаться. Попробуем какие-то доверительные отношения все-таки выстроить.
Но ты понимаешь же, что привычный нам официоз СПИД-бизнеса их просто убьет. И на этом будет поставлена жирная точка.
Я уже с ними встречался. И это действительно люди, которых совершенно другие вещи интересуют. У них другие принципы жизни и ценности. Никакого официоза. Мы просто хотим сказать им – ок, ребята, вот мы есть, мы можем вам предложить это и это. Мы готовы помочь и хотим разговаривать с вами только о том, чем мы можем быть вам полезны.
Смотри, вот еще Леша Курманаевский и Игорь Кузьменко делали интересную вещь, и через даркнет закладывали тесты, профилактические материалы.
Да, мы тоже смотрим в эту сторону, и сейчас на даркнетовские площадки собираемся вешать баннеры, которые будут связывать человека с сайтами. А там уже люди могут почитать или увидеть что-то полезное для себя в плане здоровья, прав и т.д. Сделали специальный сайт для молодежи www.drugstore.org.ua, очень эпатажный и с онлайн-консультантом по вопросам употребления и здоровья. Недавно у нас был фестиваль «Brave! Factory», и мы распространили там порядка 150 тестов на качество наркотиков. Сейчас собираем трип-репорты в отношении использования этих тестов.
И как реагировала полиция на эти тесты?
Ну, они не особо-то знали об этом. Так что пока спокойно. Но если мы дальше будем это как-то массово уже делать, то, конечно, проведем с полицией переговоры.
НОВЫЙ МАНИФЕСТ СО ВКУСОМ ЛЕМОНА
Я вот в последнее время ношусь с идеей нового манифеста для нашего сообщества. Как ты знаешь, у нас уже был один манифест – «Ничего для нас без нас». Но, мне кажется, его цель в общем и целом достигнута. Представители сообщества сидят при кабинетах министров, в координационных советах и т.д. Как ты считаешь, что может стать новой идеей манифеста?
Если мы про наш регион говорим, то я все-таки затрудняюсь так сразу тебе ответить. Разные страны, разные проблемы. И я бы тут поспорил в отношении некоторых стран, насколько манифест «Ничего для нас без нас» уже там не актуален.
Смотри, какие сейчас ключевые процессы идут в регионе. Это переход от донорского к государственному финансированию. И весь ворох проблем, с которыми мы сталкиваемся, когда правительства не хотят или вообще не готовы на себя что-то брать. Для нас с этим переходом может просто закончиться лафа, и мы через год скажем - нет-нет, мы поторопились говорить, что тот манифест уже реализован. Поэтому это, скорее, может быть адаптация этого манифеста к реалиям нашего региона в настоящий момент.
В любом случае, это должна быть позиция не только меня и тебя. С этим должны согласиться все страны региона. Скорее всего, это будет такой ВЕЦА-усовершенствованный манифест «Ничего для нас без нас».
ОК, про формат понятно. О чем он должен быть?
Сейчас я уже вижу несколько фраз из этого манифеста. Например: В нас не стреляют, как в Юго-Восточной Азии, но наша смерть отсрочена массовыми посадками в тюрьмы и поголовной криминализацией. Еще: У нас, возможно, нет эпидемии передозировок, как в Северной Америке, но это число продолжает расти, и мы даже не знаем, сколько их, и не имеем адекватной помощи. Дальше: Мы достигли определенных успехов в программах снижения вреда и заместительной терапии, но это все благодаря донорам, которые покидают нас, и мы можем столкнуться с ситуацией, которая была 10-15 лет назад. Вот на таком контрасте можно сделать новый манифест.
Отлично. Это все важные вещи.
Да, знаешь, еще на что я хотел бы обратить внимание. Когда в Амстердаме перед конференцией по СПИДу у нас была двухдневная консультация региональных сетей с INPUD, наши коллеги обратили внимание на одну вещь. Это то, что мы в своем регионе стараемся излишне медикализировать проблему употребления наркотиков. Если мы посмотрим на какие-то акции, которые у нас проводит сообщество, то там все время звучит такая риторика – не трогайте нас, мы никакие не преступники, мы больные люди. Но в действительности происходит следующее, как только мы себя записываем в больных, это сразу говорит государству о том, что нас нужно лечить. И оно начинает нас лечить на свое усмотрение. Принудительно, какими-то недоказательными методами, нарушая все мыслимые права и свободы. И INPUD просит этого избегать. Мы не больные и не преступники. Мы люди, и это то утверждение, с которого нужно начинать любое наше действие.